|
Мой маленький внутренний оптимист умоляет, чтобы я перестала встревать в свары. Говорит, что боится околеть раньше времени. Он впечатлительный. Поэтому на то, как народ ломает копья из-за Иоанна Крестителя, я смотрела со стороны. Ну, не совсем из-за Крестителя, а из-за его, так сказать, фрагментов, прибывших из Иерусалима с визитом в Казанский собор. К Предтече, собственно, вопросов никаких. Он, может, и ехать-то не хотел. Тем более чтобы его мощи целовали незнакомые люди. Даже если через ковчежец. Вопросы возникают к принимающей стороне. Как сообщает Ирина Тумакова, наведавшаяся в Казанский, меньше чем за полчаса к ковчежцу приложились 600 желающих. Народная тропа к нему не зарастала с 10 до 17 марта, с 8 утра до 11 вечера каждый божий день. Примерно можно представить, сколько человек обрело благодать. И что-нибудь еще, но внутренний оптимист требует, чтобы я немедленно прекратила, а то он уже плохо себя чувствует.
В общем, нет вопросов к Иоанну Крестителю. Да и к верующим тоже нет. На то они и верующие. Но любопытство губит меня как кошку. Возник вопрос к людям светским, которые с возмущением требуют не лезть бестактно не в свое дело, потому что церковь - это древний уважаемый институт, и она сама разберется, и нечего ей указывать, не наше это собачье дело. Если они тайные сторонники премии Дарвина, это одно. Но вроде бы нет.
М. В. Оптимист плачет и напоминает, что я клялась не писать про вирус. Но я же только про корону говорила, а насчет других микроорганизмов ничего такого не обещала. Тем более что опыт у человечества накопился изрядный, есть чем поделиться. Далеко ходить не надо. Бог с ним, со Средневековьем. Сходим в 1931 год. В азербайджанский городишко Гадрут. Тем более что вы вряд ли еще когда в Нагорный Карабах доберетесь. Гадрут и сейчас-то невелик, три с половиной тысячи жителей. А в ту пору и вовсе был дыра дырой. Именно в нем один местный парнишка поймал и освежевал тушканчика (как безвестный китаец несколько месяцев назад - летучую мышь). Из тушканчика вылезла, прихорашиваясь, бацилла чумы. Чтобы вы оценили открывавшиеся перспективы - в мохнатом четырнадцатом веке чума легко сожрала треть населения Европы.
К невероятному счастью, в Баку 1931 года уже существовал Институт микробиологии. Но дело даже не в этом. Его директором был Лев Александрович Зильбер. Человек настолько великий и легендарный, что, может быть, равных ему по человеческим и профессиональным качествам больше у нас и не было. Очень хочется рассказывать дальше взахлеб исключительно про Зильбера, но это надолго. Вернемся к чуме.
Январской ночью Зильбера разбудил звонок наркома. К шести утра ему было предложено организовать бактериологический отряд и выехать в Гадрут. “Может, это еще не чума? - со слабой надеждой бормотал нарком. - Чтобы на нашей замечательной земле завелась такая гадость? И пожалуй, профессор, не надо, чтобы об этом знали. Во всех донесениях вместо слова “чума” пишите “руда”.
До Гадрута от железной дороги эпидемиологи добирались на лошадях. У въезда в него развевался черный флаг - старинный знак Черной смерти.
На месте выяснилось следующее. Главврач гадрутской больницы М. Н. Худяков решил, что у заболевшего подростка пневмония, и его положили в общую палату. Вскоре затряслись в лихорадке все больные, фельдшер и санитар. Всем им диагностировали воспаление легких. Когда заболел Худяков, к нему вызвали совсем зеленого, 24-летнего врача Льва Марголина из ближайшей воинской части. Этот молоденький врач - ленинградец, кстати - распознал чуму и дал о ней телеграмму наркому.
Черная смерть поползла по округе. Надо было изолировать всех больных, затем бывших с ними в контакте (первичный контакт) и бывших в контакте с первичниками (вторичный контакт) - действия, необходимость которых знает сейчас весь мир. Но Зильбер был в первую очередь ученый. Подтвердить чуму требовалось лабораторным способом.
Дальше процитирую отрывок из его воспоминаний. И в этом - весь он.
“Микроскопического исследования недостаточно. Ведь существуют и другие бактерии, очень похожие по внешнему виду на чумную.
Необходимо было из присланного материала выделить чумную культуру. Для этого нужно было сделать посевы на питательные среды и заразить морских свинок. Без помощника сделать это невозможно. Но как быть с перчатками? Ведь их только одна пара. Конечно, я их отдам помощнику. Но стоит ли рисковать из-за выделения культуры?
А вдруг больше не будет больных, и тогда мы вернемся в Баку без культуры! Но это позор для бактериолога - вернуться с чумной вспышки без культуры. Много лет назад В. А. Барыкин, изучая чумные вспышки на востоке нашей страны, высказал весьма обоснованно предположение о том, что степные грызуны-тарбаганы болеют чумой и являются важным фактором в ее распространении. Однако он не выделил из них чумной культуры, и ему не поверили. Позже это сделал Д. К. Заболотный, и все лавры достались ему.
Нет, культуру необходимо было выделить. Я отдал перчатки помощнику, поставил рядом с собою таз с раствором сулемы (она убивает бактерии, в том числе и чумные), и мы заразили свинок. Во время этой работы я несколько раз опускал голые руки в этот сулемовый раствор”.
Гораздо сложнее оказалось справиться с населением, которое, конечно, скрывало больных, да и разговаривать с ним было затруднительно - местные не знали русского языка, русские не знали местного. Для этого пришлось привлечь парт- и комсомольский актив. Под чумной барак выделили отдельное здание. Команда эпидемиологов поселилась в здании школы. На четвертый день, когда врачи проводили очередную летучку, открылась дверь и, шатаясь, в класс вошел молодой военврач. Подойдя к столу, он оперся на него, еле слышно сказал:
- Я Марголин. Я заболел чумой.
Его вырвало. Рвота забрызгала врачей. Он упал и потерял сознание.
Уже практически умирающий, и зная об этом, горя в жару, он прошел три километра.
Ему влили максимальное количество противочумной сыворотки, делали все возможное. Но он умер, этот 24-летний мальчик. Умирал он тяжело. Когда возвращалось сознание, звал маму. “Но кто же легко умирает в двадцать четыре года!” - горько писал потом Зильбер.
“...При легочной чуме обычно вымирают семьями. Происходит это потому, что первый заболевший изолируется не сразу и успевает заразить всю семью.
Подобная картина наблюдалась и в Гадруте, и только в редких случаях оставались здоровыми дети, вероятно, потому, что большую часть времени проводили вне дома”.
Работы было невпроворот. Однажды поздно вечером ко Льву Александровичу пришел уполномоченный НКВД. Единственный, кстати, представитель власти, оставшийся в чумном районе и активно помогавший врачам. На этот раз он сообщил Зильберу, что чума - это не так просто чума. Это происки. Есть сведения, что зарубежные диверсанты вырезают кусочки органов у мертвецов и повсюду их разбрасывают. Надо вскрыть могилы и проверить трупы.
Ошеломленный Зильбер попытался объяснить, что злоумышленникам нет никакой необходимости ковыряться в опасных покойниках, поскольку чумной микроб элементарно выращивается на питательных средах и за несколько дней можно столько вырастить, что впору выморить полчеловечества.
- Не стоит обсуждать эти вопросы, - хмуро сказал энкавэдэшник. - Вскрывать захоронения будем тайно, ночью.
Иметь дело с жителями Нагорного Карабаха, обнаружившими осквернение могил, не хотелось даже НКВД.
Вскоре врач, энкавэдэшник и пятеро красноармейцев с лопатами и ломами оказались на кладбище.
“...На кладбище было тихо и темно. Фонарь “летучая мышь”, который мы взяли с собой, тускло освещал небольшое пространство. Мы заслонили его со стороны селения, чтобы оттуда не был виден огонь на кладбище. Земля еще чуть замерзла, и лом не понадобился. Захоронение было совсем неглубокое, и вскоре показалась крышка гроба. В это время луна вышла из-за туч, и стало совсем светло. В гробу лежала средних лет женщина. Сбоку и в ногах были полусгнившие фрукты и еще какая-то пища.
Женщина была одета в кофту и юбку, и не было никаких признаков, что кто-либо нарушил покой этого захоронения.
- Как будто все благополучно, - обратился я к уполномоченному.
- Нужно расстегнуть кофту, посмотреть грудь и живот, - ответил он очень сухо и как-то отрывисто.
Расстегнули кофту, разрезали юбку, рубашку. Худое тело, уже тронутое тлением, было цело. От нестерпимого трупного запаха тошнило.
Я отошел в сторону, чтобы подышать свежим воздухом. Луна освещала странную картину. Какие-то существа в резиновых сапогах и перчатках, в белых халатах, в очках, плотно закрывавших глазницы, в марлевых повязках, закрывающих рот и нос, наклонившись над могилой, спускали в нее крышку гроба. В переливчатом лунном свете все это казалось какой-то дикой фантасмагорией.
При вскрытии следующего захоронения наблюдалась та же картина. Труп был целый.
Приступили к третьему захоронению. Луна в это время опять скрылась, и мы вновь пустили в ход нашу “летучую мышь”. Как только подняли крышку гроба, у всех вырвался возглас изумления. Голова трупа была отделена от туловища и лежала с наклоном набок. Одежда разрезана. Грудь вскрыта, сердца не было. Живот тоже был вскрыт, и печени мы не нашли. Нижняя губа у отрезанной головы была как-то странно опущена. Это было какое-то подобие улыбки на этом покрытом синими, почти черными пятнами, с рыжей бородкой лице. Голова точно смеялась над всеми нами.
Из десяти вскрытых за эту ночь могил в трех были найдены трупы с отрезанными головами, без сердца и печени”.
Весь остаток ночи Зильбер мучительно размышлял, что же делать в таких диких обстоятельствах. Чумная бацилла сохраняется живой в высушенных тканях несколько лет. Как теперь найти эти вырезанные органы? Вспышку невозможно ликвидировать, пока это не сделано.
И наконец план был готов. Он потребовал от Совнаркома оцепить весь район войсками, чтобы никто не мог пробраться, унося кусочки чумных органов. Все трупы должны быть сожжены. Для всего населения района должны быть присланы утепленные палатки и полный комплект одежды, начиная с белья и кончая обувью. Все население должно быть раздето донага, переодето в казенную одежду и переведено из жилищ в палатки. Делать это необходимо под строжайшим контролем, чтобы никто не мог захватить в новую одежду те самые кусочки. Правила изоляции лиц первичных и вторичных контактов строго соблюдаются. В район эпидемии направлялись химические команды, которые должны подвергнуть тщательной дезинфекции хлорпикрином все строения района.
“...Я вернулся в Гадрут и приступил к организации сожжения чумных трупов.
Случилось так, что в траншее, где сжигались трупы, на самый верх попал труп доктора Худякова. Когда дрова разгорелись и клубы дыма и огня стали вырываться из траншеи, вдруг одна рука Худякова поднялась, постояла какую-то долю секунды и упала. Эта черная от дыма и копоти рука резко выделялась на белом фоне заснеженных гор.
Мои санитары, набранные из местного населения, категорически отказались принимать дальнейшее участие в сожжении трупов
- Доктор Худяков грозил нам, ты сам видел, зачем заставляешь худое дело делать? - говорили они, и все мои объяснения, что рука поднялась потому, что мышцы сократились от тепла, никак не принимались. К вечеру они напились - заставить их продолжать работу оказалось невозможно”.
Мысли о таинственных диверсантах периодически возвращались к Зильберу. Ларчик открылся просто. В одной из поездок он остановился у местного учителя. Тот неплохо говорил по-русски. И пока они беседовали о том о сем, рассказал врачу о здешнем поверии: "Если умирают члены одной семьи один за другим, - это значит, что первый умерший жив и тянет всех к себе в могилу. Как узнать, верно ли, что он жив? Привести на могилу коня и дать ему овса. Если есть станет, то в могиле живой. Убить его надо. Мертвый в могилу тянуть не будет. Голову отрезать, сердце взять, печенку. Нарезать кусочками и дать съесть всем членам семьи".
Знахарку, поставлявшую верующим полезные мощ… то есть кусочки, тот энкавэдэшник и Зильбер нашли умирающей в чумном бараке.
Вспышка чумы была подавлена. В Баку нарком здравоохранения жал Льву Александровичу руку, сулил наградить орденом Красного Знамени, но очень настаивал, что чума была занесена извне. Все-таки должны же быть диверсанты. Не может на нашей замечательной земле сама собой завестись такая гадость. Врач в ответ терпеливо толковал про верования и знахарку. Через несколько недель он сидел на прикрученном табурете перед следователем, обвиняемый в диверсии с целью устроить эпидемию чумы.
Татьяна Мэй
....
_________________
О человеке можно судить по тому, как он поступает с теми, кто ничем не может быть ему полезен, а так же с теми, кто не может дать ему сдачи.
Если бы опыт можно было продать по себестоимости, мы бы стали миллионерами.
(С) Эбигайл Ван Берен
|
Галерея
Игротека
FAQ
Поиск
Вход
Регистрация
Страница активности
Курилка
если вы не пьёте и не материтесь, просто вы еще не в курсе многого 
Эксперт
Fire Fox
Смотреть на 
вроде - не скажешь)
Аксакал
не самая маленькая. Но жизнь течёт, скорость информационного обмена увеличивается и во многих СМИ требуется максимальная оперативность публикации, даже в ущерб качеству текста. Функции корректора в некоторых СМИ берут на себя выпускающие редакторы. Конечно футболка дешевле будет 
Уважаемый
лучше, если