Вообще, чем больше узнаешь деталей, фактов о той вoйнe, тем более ужаснее и отвратительнее смотрится тщеславное и помпезное празднование.
Какой же это праздник, если согласно новым данным в Думе кстати озвученным, за пять лет тогда погибло 42 миллиона человек.
42 миллиона!
Немцев погибло всего 7 миллионов, англичан и французов вместе - чуть больше миллиона, американцы - меньше 500 тысяч.
И что тут праздновать?
...И поэтому праздновать этот день, как бы закрывая глаза на масштаб потерь, которые неумолимо напоминают о себе и будут напоминать долгими десятилетиями, если не веками, потому что это постоянно регулярно возникающая демографическая яма. В которую мы скатываемся. Наша демография, наши проблемы колоссальные с ней связаны.
Это не 90-е годы. Это репрессии и вoйнa.
Это раскулачивание с дикими потерями, гражданская вoйнa, репрессии и это конечно Великая Отечественная. Страшная.
И
поэтому видеть в этом только праздник, просто праздник — мы победили.
А 42 миллиона куда девать. Что, забыли?
Поэтому вот этот пафос, раньше была горечь, такая усталая горечь фронтовиков, а теперь это такой пафос с очень большим налетом милитаризма. С очень большим.
Вот
с этим идиотским «можем повторить», что ты можешь повторить?
...это идиотизм такой совершенно хулиганский, на мой взгляд.
И
превращение этого праздника в какую-то угрозу всему миру: вот мы можем, а мы еще вам покажем.
С одной стороны детский сад, но такой страшный злобный детский сад....
...«Левада-Центр», например, выяснил и утверждает, что в этом году желающих отмечать день победы и число планирующих праздновать День Победы больше, чем когда бы то ни было с начала 2000 года, и это больше 70% — 76. Такой цифры не было никогда.
- Я не хочу думать, честно говоря, о том, что это результат пропаганды и промывания мозгов....
- Нет, ситуация сложнее.
Пропаганда и промывание мозгов есть, но есть гораздо более серьезное и вывернутое наизнанку обстоятельство.
Люди ощущают дискомфорт, и им хочется к чему-то прислониться, ощутить себя значимым, уважаемым и достойным. К сожалению, у нас в стране не к чему прислонится, кроме как к великой Победе, которая была, бог знает, сколько лет назад, даже сейчас посчитать на пальцах не берусь. 45-й год.
И, с моей точки зрения, это, с одной стороны, хорошо, потому что победа была, победа была великой. А с другой стороны, плохо,
потому что нет ничего другого.
И вот это инстинктивное желание объединиться, присоединиться, опереться – это примерно то же самое, что рейтинг отчаяния Владимира Пyтuнa, потому что больше никого нет, и поэтому если уж не пyтuн, то кто?
И вообще, мы сироты перед холодным ветром истории, беззащитны.
И нас придут эстонцы поработят или латыши. Ужас-ужас-ужас! И это, мне кажется, опасная составляющая.
А то, что люди уважают, помнят и ценят, на мой взгляд, это замечательно. Я как человек, наверное, злобный, должен припомнить своего покойного батюшку, который всю вoйнy прошел рядовым, точнее говоря, сержантом, принес с войны пять орденов – 2 Красной Звезды, 2 Великой Отечественной войны, и он их всерьез не считал, и один самый главный – Славу, как раз с оранжевой ленточкой георгиевской.
И он на 9-е надевал только Славу, потому что это был солдатский орден, его давали только рядовым, ну, еще, по-моему, лейтенантам летчикам. Все остальное давали офицерам. Так вот к вопросу объединения. Он ходил с этим орденом Славы и с планками, обозначающими другие награды (там еще куча медалей была, естественно). И когда я его спрашивал, почему, он говорил: «
Я не хочу носить те же ордена, которые носили советские офицеры». У него, как у рядового, о советских офицерах остались самые отвратительные воспоминания. Ну, потому что, в частности, он был телефонистом и в 19 лет он был единственный в роте, у кого была десятилетка за спиной – его сделали телефонистом; и он сам слышал, как генерал орал на полковника по телефону: «
Давай дорасходуй живую силу и отходим на переформирование». А он себя чувствовал этой живой силой, которую надо было дорасходовать, чтобы отойти на переформирование.
В общем, для меня 9 мая, как правильно говорить, амбивалентный праздник.
С одной стороны, конечно, победа, а с другой стороны, очень много того, чего знать не хотелось бы.
Когда он об этом рассказывал, у него губы начинали трястись, он сразу белел, какую-то такую почти ахинею нес.
Говорил, что мы на передовой в мерзлой шинели с одной винтовкой на троих должны были сдохнуть, а они — особисты – за спиной с пулеметами в овчинных тулупах выживут и будут рассказывать, как Гитлера победили.
И поэтому сейчас, когда я вижу, когда эти люди рассказывают, как они победили Гитлера, наматывают на себя эти ленточки георгиевские, которые они не заслужили.
Я бы не стал носить, потому что я слишком понимаю, как это дорого стоило.
А они там — к мороженному, к чему угодно…
И уж я думаю, если Крися Потупчик носит оранжевую ленточку — я лучше воздержусь. Родитель мне простит.